Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр) - Страница 52

— А когда могу я надеяться увидеть графа? — спросил я.

— В течение вечера, — был ответ. В то же время мажордом объявил мне, что он проводит меня в комнату, давно уже приготовленную для меня, что я приблизительно через час пообедаю с доктором, то есть в том случае, если «мое сиятельство» не будет иметь ничего против этого.

«Мое сиятельство» не сделало никаких возражений.

— Но, — сказал я, — со мной случилось очень неприятное происшествие: я потерял мои вещи, и у меня нет никакого платья, кроме надетого на мне. Не знаю, формалист ли доктор или нет, я же во всяком случае не в состоянии появиться за обедом в надлежащем виде.

Даусон попросил меня не беспокоиться,

— Мы уже давно ждем вас, — заметил он, — все готово.

Он сказал правду. Для меня была приготовлена просторная комната. Последние лучи зимнего заката падали через большие окна, смешиваясь с отсветом великолепного пламени в камине, постель стояла открытой; перед огнем висело вечернее платье, и из дальнего угла комнаты мне навстречу вышел молодой слуга с заискивающей улыбкой на губах. Греза, среди которой я жил все это время, достигла своего апогея; можно было подумать, что только вчера вечером покинул я этот дом, эту комнату. Я пришел к «себе» и впервые в жизни понял значение слов «дом» и «добро пожаловать».

— Все ли по вашему вкусу, сэр? — спросил Даусон. — Этого слугу, Роулея, мы отдаем в полное ваше распоряжение, сэр. Нельзя сказать, чтобы он был настоящим лакеем, но господин Поуль, камердинер господина виконта, дал ему несколько уроков, и можно надеяться, что малый будет служить вам удовлетворительно. Если вы, сэр, пожелаете потребовать что-нибудь, скажите это Роулею — я сочту своей обязанностью, сэр, постараться удовлетворить ваше желание.

Сказав это, важный и уже ставший мне ненавистным Даусон ушел. Я остался наедине с Роулеем. Мое сознание, можно сказать, пробудилось в тюрьме аббатства среди полных грации и глубокого драматизма образов мужественных и чистых честных людей, ждавших смертного часа и лишенных самых необходимых удобств, поэтому я никогда не испытывал роскоши и удовольствий, связанных с положением, которое я по рождению имел право занимать в обществе. Я пользовался услугами слуг только в гостиницах. В течение долгого времени я совершал свой туалет быстро, по-военному, между двумя сигналами рожка и нередко подле какой-нибудь канавы. Поэтому нечего удивляться, что я с некоторым недоверием смотрел на моего нового слугу. Однако я вспомнил, что как он был моим первым лакеем, так и я был его первым господином, и это соображение успокоило меня; я велел приготовить себе ванну уже вполне уверенным тоном. Ванная комната находилась рядом с моей спальней. Через невероятно короткий промежуток времени вода закипела, и вскоре я уже сидел в шалевом шлафроке, наслаждаясь роскошью довольства и комфорта, и, развалясь на кресле перед зеркалом, смотрел, как Роулей приготовлял бритвы; на лице моего молодого слуги виднелась очень понятная для меня смесь двух чувств — гордости и тревоги.

— Роулей, — обратился я к нему, чувствуя некоторое беспокойство при мысли, что мне придется идти в огонь под руководством такого неопытного командира, — у вас все в порядке? Вы умеете обращаться с этими инструментами?

— О, да, — ответил он, — все в порядке, ваше сиятельство.

— Простите, Роулей, но ради краткости я попрошу вас не титуловать меня, когда мы будем наедине, — сказал я. — С меня достаточно, если, обращаясь ко мне, вы станете говорить мистер Анн. Так принято у меня на родине, как вам, вероятно, известно.

Роулей был поражен.

— Но ведь вы носите тот же титул, как и виконт мистера Поуля.

— Как виконт мистера Поуля? — переспросил я со смехом и прибавил: — Будьте покойны, виконт мистера Роулея такой же настоящий виконт, как и тот. Только, видите ли, я принадлежу к младшей линии, и потому вместе с титулом следует упоминать мое имя; Ален — виконт, я — виконт Анн. Говоря мне мистер Анн, вы ничем не нарушите правил этикета, уверяю вас.

— Хорошо, мистер Анн, — произнес кроткий юноша. — Что же касается бритья, сэр, вам нечего беспокоиться. Мистер Поуль говорит, что у меня очень большие способности к бритью.

— Поуль? — повторил я. — Мне кажется, это не вполне французское имя.

— Нет, сэр, ваше сиятельство, — начал Роулей, по-видимому, почувствовав ко мне доверие, — нет, мистер Анн, это не французское имя. Мне кажется, оно скорее произносится Поли.

— И этот Поуль служит виконту?

— Да, мистер Анн, — ответил Роулей. — Ему выпал тяжелый жребий. Виконт очень требовательный господин. Мне кажется, вы будете не таким, мистер Анн, — прибавил он, доверчиво улыбаясь мне в зеркало.

Роулею казалось около шестнадцати лет; он был строен; его веселое веснушчатое лицо освещала пара ясных глаз. В чертах юноши светилось ласковое и заискивающее выражение, которое мне показалось хорошо знакомым. Я вспомнил картины из моей собственной ранней юности, вспомнил то страстное обожание, которое я питал к нескольких людям, с тех пор давно потерявшим мое уважение или умершим; во мне воскресла память о том, с каким замиранием сердца я мысленно старался служить моим бывшим героям, с какой радостью я в своем воображении бывал готов умереть за них. Насколько выше и благороднее казалась мне их жизнь и смерть, нежели это было в действительности! Когда я смотрел в зеркало, мне чудилось, что в чертах Роулея я вижу эхо или призрак моей собственной ранней юности. Я всегда утверждал (частью оспаривая мнение моих друзей), что я прежде всего экономист, и, конечно, я ни за что на свете не пренебрег бы такой драгоценной собственностью, как поклонение юноши, видевшего во мне героя.