Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр) - Страница 31

По-видимому, поражение одного из наших врагов послужило знаком прекратить борьбу; все разошлись; мои товарищи не помешали нашим противникам поднять раненого и унести его. Из этого я заключил, что подобная война не лишена рыцарских правил, что она скорее носит характер турнира, чем ожесточенной драки. Очевидно, все полагали, что я зашел слишком далеко. Наши неприятели унесли раненого товарища с явным ужасом. Едва отошли они от нас, как Сим и Кэндлиш подняли усталый скот и двинулись вперед.

— Кажется, Фаа совсем плох, — заметил Сим.

— Да, — подтвердил Кэндлиш, — он помертвел.

Они снова замолчали. Вдруг Сим обратился ко мне со словами:

— Вы отлично владеете палкой.

— Боюсь, что слишком хорошо, — проговорил я, — пожалуй, песня мистера Фаа (кажется, так его зовут) спета.

— Будет неудивительно, если это так, — проговорил Сим.

— А что же случится тогда? — спросил я.

Сим понюхал табака.

— Мне трудно ответить на этот вопрос, — сказал он.

— Говоря откровенно, мистер Сент-Иви, я не знаю, что будет. Видали мы много пробитых голов, порой бывало, кому-нибудь в драке ломали одну ногу, а иногда даже обе, и все это оставалось между нами; но никому из нас не приходилось иметь дела с трупом, и я не знаю, как поступит Джиллис.

— Он будет в большом затруднении, если ему придется вернуться домой без Фаа. Люди страшно любят приставать с вопросами, особенно если случается что-нибудь необычайное.

— Правда, — подтвердил Кэндлиш.

Я совершенно спокойно обдумал положение вещей и затем произнес:

— Вследствие всего сказанного нам необходимо перейти через границу и там расстаться. Если вас станут беспокоить, вы будете иметь полное право свалить всю вину на спутника, шедшего с вами; если же я подвергнусь преследованию, то уж сам постараюсь скрыться.

— Мистер Сент-Иви, — произнес Сим, и в его голосе зазвучало нечто вроде энтузиазма, — ни слова более! Много джентльменов видал я на своем веку, видал людей смелых, видел, как храбро и честно поступали они, но, признаюсь, такого господина, как вы, мне не часто приходилось встречать.

Всю ночь мы безостановочно шли. Звезды побледнели, побелел восток, а мы, люди и собаки, продолжали двигаться вперед, подгоняя утомленный скот. Сим и Кэндлиш несколько раз с сожалением говорили о необходимости спешить; по их словам, это было «гибельно для скота», но ужасная мысль о суде и эшафоте гнала их. Мне не следовало особенно сожалеть о том, что произошло. В течение этой ночи и всего недолгого времени, остававшегося до моей разлуки с погонщиками, Сим разговаривал со мной; его язык развязался, как бы в награду за совершенный мною подвиг, и это представляло для меня совершенно новое удовольствие. Кэндлиш продолжал упорно молчать, он был неразговорчив по природе; Сим же, оценив меня по достоинству, оказался очень хорошим рассказчиком. Сим и Кэндлиш были старинными товарищами и близкими друзьями. Они неразлучно жили среди этих бесконечных пастбищ и вели такое молчаливое братское существование, какое я приписывал только западным трапперам. Смешно упоминать о любви, говоря о таких безобразных, запачканных табаком людях, как Сим и Кэндлиш, но они безгранично доверяли друг другу и каждый из них восхищался достоинствами своего товарища. Кэндлиш замечал, что Сим «чудный малый», а Сим, говоря со мной наедине, уверял, что «в целой Шотландии не найдется такого стойкого, твердого, верного человека, как Кэндлиш». По-видимому, собаки тоже были членами этого дружеского союза; я заметил, что погонщики постоянно и очень внимательно наблюдали за действиями овчарок и подмечали все черты их характера. Пастухи постоянно вспоминали различные происшествия, в которых собаки были главными действующими лицами; не только о своих теперешних собаках говорили они, но и о чужих, и о прежних.

«Это еще ничего, — начинал Сим, — а вот в Манаре был пастух, его звали Туиди — помнишь Туиди, Кэндлиш?» — «Еще бы!» — «Ну, так у Туиди была собака»… Я не помню этого рассказа, он был совсем неинтересен и, как мне кажется, неправдив, но путешествие с погонщиками сделало меня очень снисходительным и даже доверчивым относительно рассказов о собаках. Красивые, неутомимые создания! Когда я видел, как после долгого путешествия овчарки резвились, прыгали, лаяли, помахивая своими пушистыми хвостами, очевидно, красуясь перед зрителями и наслаждаясь своей красотой и грацией, а затем переводил глаза на Сима и Кэндлиша, которые шли, некрасиво покачиваясь, некрасиво закутавшись в пледы, в то время, как капли пота скатывались с их запачканных табаком носов, мне скорее хотелось быть в родстве с собаками, чем с людьми. Но симпатия моя оставалась без ответа: в глазах овчарок я был ничтожеством; они едва удостаивали меня небрежной лаской, наскоро прикасались к моей руке мокрыми языками и снова отдавали себя служению мрачным божествам — своим хозяевам.

Последние часы нашего путешествия были наиболее приятными для меня и, как мне кажется, для моих спутников; к тому времени, когда нам предстояло расстаться, мы настолько освоились друг с другом, что прощанье стало для нас тяжелее, чем мы ожидали. Было уже около четырех часов пополудни. Мы стояли на обнаженном склоне холма, я видел длинную ленту большой северной дороги, которая с этой минуты должна была служить моей путеводной нитью. Я спросил, сколько я должен моим проводникам.

— Ничего, — ответил Сим.

— Как так? — воскликнул я. — Это еще что за глупости! Вы вели меня, кормили, вы досыта поили меня виски, а теперь не хотите от меня ничего взять!